Внезапно Габи замерла на месте. Маленькая девочка, изображенная почти в натуральную величину, улыбалась ей из позолоченной рамы. У девочки были блестящие черные волосы, серые глаза и светло-золотистая кожа. Она выглядела настолько живой, что, казалось, готова сойти с полотна в реальную жизнь, которая не может принести ей ничего, кроме солнца и счастья.
– Это моя приемная мать? – тихо проговорила Габи.
– Да, это Елена Маргарита.
Почувствовав, что боль заполняет ее сердце, и пытаясь как-то облегчить ее, Габи перевела взгляд на следующий портрет. На нем был изображен молодой человек от силы лет двадцати, с вьющимися черными волосами и серыми глазами. В нем еще чувствовалась мягкость, присущая юности, но улыбка тонких губ и надменная посадка головы уже свидетельствовали о том, что вскоре он станет человеком, с которым будут считаться, человеком, которого она, Габи, несомненно, знает…
Габи повернулась к Луису Эстрадо. Он смотрел на нее сверху вниз, и лицо его было совершенно непроницаемо.
– Но… я не понимаю, – проговорила она. – Это… это ведь вы?
Он отрицательно покачал головой.
– Нет, это старший брат вашей матери.
– Брат? Но я…
– И мой отец.
– Ваш отец? – Габи пристально посмотрела на Луиса. – Вы хотите сказать, что вы?.. – Она говорила очень медленно, словно повторяя заученные наизусть слова.
Он кивнул. Уголки его губ тронула загадочная улыбка. С другого конца дома донесся звук гонга, и Луис взял ее под руку.
– Ваш дедушка ждет, так что, – по-испански добавил он, – идемте, моя маленькая кузина.
Все это выглядело крайне нелепо. И все-таки на протяжении всего обеда, несмотря на поразившее ее признание Луиса, Габи ощущала, как ее отяжелевшие от усталости веки то и дело смыкаются. В конце концов, разглядывая одну из восхитительных тарелок, она полностью отключилась от разговора, который с большой натяжкой можно было назвать разговором трех человек. После этого она лишь слушала то, о чем говорят мужчины.
Даже сейчас, несмотря на усталость, она ощущала вызывающую самоуверенность Луиса и тогда, когда он, откинувшись на спинку стула, небрежно задел ее ногой, и когда он с улыбкой что-то доказывал старику, размахивая в воздухе своим загорелым пальцем. Был момент, когда Габи и Луис одновременно потянулись за спелыми гроздьями только что сорванного винограда, поданного на серебряном подносе. Их пальцы встретились, и Габи резко отдернула руку. Почти сразу после этого она попросила у своего деда прощения и, сославшись на усталость, вышла из-за стола, лишь чуть заметно кивнув кузену.
Два часа спустя, в сотый раз взбивая подушку и уже окончательно отчаявшись когда-нибудь заснуть, Габи откинула накрахмаленную льняную простыню и на цыпочках подошла к окну. Сквозь зеленую сетку, защищающую от насекомых, она уловила сладкий запах жасмина и другой, почти неуловимый аромат, от которого щекотало в ноздрях, словно от дыма, принесенного ветром.
Может быть, для того чтобы угомониться, ей стоило ненадолго выйти погулять. Французская дверь от пола до потолка вела из ее комнаты на террасу. Сердце Габи учащенно забилось, и в белой ночной рубашке, подобно призраку, она выскользнула из комнаты. С дальнего конца террасы Габи разглядела бассейн. Его голубовато-зеленая поверхность сейчас казалась темной и лишь слегка отливала серебром в блеске тропической луны.
Здесь ночной аромат чувствовался сильнее, он уже не был неуловимо тонким, а казался назойливым и чувственным.
Габи пошла по траве туда, откуда он исходил, и среди зарослей кустарника нашла развесистый стефанотис. Зарывшись носом в лепестки цвета слоновой кости, она вдыхала его аромат до тех пор, пока не закружилась голова, а затем сорвала веточку и прикрепила ее к кружеву ночной рубашки так, чтобы цветы, похожие на восковые, ласкали нежную кожу ее груди.
Все это напоминало удивительный сон наяву. Когда Габи подошла к мелкому краю бассейна, ей показалось, что ноги уже не соприкасаются с землей, хотя она продолжала ощущать шершавые травинки, а потом холод мраморных плит под ногами. Возникло ощущение, что она плывет по воздуху, держась за гигантский воздушный шар, который ветер в любой момент может унести к миллионам сияющих в небесах алмазных огней.
Нагнувшись, Габи медленно провела пальцами по холодной темной поверхности воды, ощутив ее вязкое сопротивление. Когда она выпрямилась, уже собираясь уходить, то среди деревьев, окаймлявших бассейн, уловила какое-то движение и едва заметное мерцание. В тот же миг у Габи перехватило дыхание, потому что на площадку перед бассейном вышел мужчина. Тень деревьев скрывала его, но Габи узнала Луиса прежде, чем он заговорил.
– Какого черта вы здесь делаете?
– Я… я не могла уснуть. – Голос Габи слегка дрожал. Ее сознание было парализовано лунным светом, запахом стефанотиса и чем-то еще, чего она не могла понять.
– Вы должны немедленно вернуться в дом, – резко произнес Луис, – здесь небезопасно.
Габи в замешательстве уставилась на него.
– Но ведь здесь же и вы?
– Это совсем другое дело. Вы никогда не должны приходить сюда ночью одна. – И поскольку Габи продолжала стоять неподвижно, обхватив себя за плечи, он подошел к ней вплотную. – Я ясно выражаюсь?
Лицо Луиса все еще оставалось в тени. Видны были только глаза, в которых отражался блеск воды, и поэтому казалось, что на нем темная маска. Луис стоял так близко, что обостренные духотой ночи чувства Габи позволяли ей ощутить его запах – резкий от лосьона, употребляемого после бритья, и какой-то иной, своеобразный – от пояса до ботинок. Над всем царил запах солнца.